Обряд плетения косы невесте

Традиционный обряд плетения косы невесте запечатлен в малобыковской свадебной песне:

У Ивана на дворе стояла там горенка,
Новая хорошенька.
В этой во горенке сидели там девушки:
Головы приглажены, косы поплетенаи.
У одной Авдотьюшки голова не глажена,
Коса не плетеная.
Как на нашу Авдотьюшку
Белая кайма пала.
Белая покрывала,
Вечная повивала.

Весьма оригинальна песня «Русая коса», бытующая в селе Двулучное Валуйского района и приуроченная к обряду плетения косы:

Русая коса Маринушкина,
Русая коса-то Ивановны.
То белая развернулася,
Разверну лася, раскохалася.
Развернулася, раскохалася,
Добрым жемчугом рассыпалася.
Что калинушка, что малинушка,
Развернулася, раскохалася.

С особой тщательностью «убиралась» голова невесты. В последний раз подружки плетут ей косу «волосок к волоску». Во время традиционного расплетания девичьей косы, сопровождающегося горькими причитаниями невесты, звучала ритуальная песня с характерным для данного жанра припевом: «Ладо, ой, душель моя»:

Свашка «снаряжает» молодую к венцу. Наряд невесты скромен и строго определен в каждом районе. Примечательно то, что в ряде сел Белгородско-Воронежского региона наряд невесты исключал «подпояску» (пояс) и «завеску» (фартук), дабы обеспечить ей в замужестве «вольную и роскошную жизнь».

Одетая к венцу, невеста рассаживает подружек за столом в определенном порядке. Под святым углом — самая близкая подруга и незамужняя сестра жениха, остальные девушки — рядом. В ряде регионов области самое главное место за столом называлось «вышкой», «подвышкой».

Следует подчеркнуть, что чем крепче были взаимоотношения девушек с невестой, тем ближе к себе она их усаживала. Каждой из них вручался каравай, который надлежало украсить желтыми цветками бессмертника или веточками калины (иногда — ленточками . Для свадебного обряда Прохоровского района характерен ритуал прощания невесты с родительским караваем:

Вот черная галка
По полю летая,
К горке припадая,
У горки ума пытая:
«Ты скажи, скажи, горка,
Какая зима будет?
Да какие морозы?»
Вот Олъгушка за столом сидит,
У хлеба ума пытая:
«Ты скажи, скажи, хлеб-соль,
Какая семеюшка будет?»

Невеста-сирота, плача, в очередной раз вспоминала умерших родителей:

Да поднимися, моя родная мамушка,
Погляди на свое дитятко родное:
Как твое дитятко наряжено,
За дубовый стол посажено.
Снарядили меня саму,
Благословитъ-то — некому!

В ряде сел Белгородско-Оскольского и Белгородско-Курского регионов невесту до приезда «поезжан» укрывали большим платком или полотнушком — «кисеёй», «дымкой» — и «держали» в «закутку».

Родители «обносили» гостей чарочкой три раза. Однако «за первым, вторым и третьим заходом» те выпивали лишь по одной, ибо характер звучащих песен пока не давал повода для веселья:

Скуковала кукушечка за селом, За селом и за зеленым садом! Заплакала Натальюшка за столом, За столом и за зеленым вином.

Поэтические образы величальных песен являют собой горькое предчуствие женской участи и доли:

Былка-чернобылка,
А в поле стояла.
А в поле стояла,
К горе припадала.
К горе припадала,
У горушки пытала:
«Скажи, моя горушка,
Какова зима будя?
Чи люты морозы?
Чи буйнаи ветры?
Глубокиеснеги?»
Прекрасная вот Марьюшка,
За столом сидела,
К столу припадала.
К столу припадала,
У матушки пытала:
«Скажи, моя матушка,
Каково в чужих людях?
Каково в чужих людях,
У~Лютого свекра,
У лютой свекрови?»

Лит.: М.С. Жиров. Народная художественная культура Белгородчины